Полковник встал и пожал мне руку, улыбчиво проговорил:

— Наслышан, наслышан! Присаживайтесь, Александр Александрович.

Виталик испарился, я только слышал, как за моей спиной мягко хлопнула дверь.

— Чай или кофе не предлагаю. Мы ведь с вами офицеры, — Илья Прокопьевич выудил из шкафчика два бокала, бутылку — и разлил коньяк.

Что за проверка алкоголем? Хм… я думал, только в милиции на работе могут выпивать, а еще и в КГБ, оказывается.

— Да вы берите, не стесняйтесь, — улыбался полковник, пододвигая бокал с янтарной жидкостью. — Все мы люди, все мы человеки… Давайте выпьем за наш общий успех. А?

— А у нас есть какой-то общий успех? — спросил я и взял бокал.

— А как же? — подмигнул полковник. — Все началось с того, как вы поймали и разоблачили Пистонова, завербованного нашими, в кавычках, друзьями… Ну а нам оставалось лишь потянуть за ниточки и…

И на этом КГБ-шник хитро замолчал, давая понять, что не уполномочен я это все знать. Что ж… Работа у них такая, от честных людей все скрывать. Да и не слишком хочется подробности слышать, и так все понятно.

— В общем, одно могу сказать, — отпил коньяк полковник. — Проведение Олимпиады-80 теперь вне угрозы. Надеюсь, во всяком случае. Всю цепочку мы обезвредили. А все благодаря вам, Александр Александрович.

— Все золотые портсигары изъяли? Я правильно понял?

— Да… А на днях вы еще и Трубецкого взяли. Похвально! — перевел тему полковник. — Скажите, как вы это делаете?

— Не виноват я, он сам пришел, — улыбнулся я.

— Да знаю, — отмахнулся собеседник и плеснул еще по коньячку. — А давайте к нам… Нам нужны молодые и перспективные.

— Спасибо, но как-то не задумывался. Такие решения с кондачка не принимаются, извините, Илья Прокопьевич.

— Понимаю, понимаю, — задумчиво вертел бокал в пальцах полковник. — Но вы подумайте, да… Биография у вас безупречная. Однако странное дело, — полковник вдруг сузил глаза, но продолжал улыбаться, хотя уже как-то хитро-хитро. Будто лис. — Ни в средней школе, ни в школе милиции вы себя, уж простите, особо никак не проявили. А на должности кинолога — вдруг настоящим героем стали…

— Скажете тоже, героем, — делая непринужденный вид, я всё-таки отпил из бокала (неплохой коньячок, кстати). — Просто выполняю свою работу, как комсомолец и сотрудник органов внутренних дел я обязан оперативно и чутко реагировать на…

— Да бросьте, Александр Александрович, — отмахнулся полковник — Это вы для своих начальников оставьте. Они любят такое, Щелоков приучил. Я человек простой. Вы, я смотрю, тоже простой. Только слишком умный. Но в нашей работе — это то, что как раз нужно…

— А что с Купером? — в лоб спросил я.

— А что с Купером? — развел руками КГБ-шник.

— Ну, его отпустили. Он на пенсии. Очевидно же, что он был связан с Трубецким и с Пистоновым. Прикрывал делишки.

— Пусть пока на пенсии отдохнет. Материал на него имеется, тем более, Трубецкой заговорил. Удивительное дело, Антон Львович признался сразу во всем, еще и плакал, и вспоминал, почему-то, какие непутевые у него в детстве были родители, и что это они во всем виноваты. Сломался как-то… Не знаете почему?

— Натерпелся, наверное, — слукавил я, — И прорвало… Ага…

Не буду же я рассказывать, что провел короткий сеанс психоанализа с задержанным, в ходе которого нащупал его триггерные точки, сумел вывести его из равновесия и нанести упреждающий удар гипсом. Поэтому и выжил, поэтому и здесь теперь сижу. Вот только если это рассказать конторе, то меня вмиг в шпионы зачислят. Таким навыками работы и знанием людской психологии никак не мог обладать советский гражданин, пусть даже он лейтенант милиции. А вот всякие там агенты — запросто. Их готовили в подсознаниях наших копаться…

— Чем вы сейчас занимаетесь, Александр Александрович?

— Ничем особо, — снова слукавил я. — На больничном.

Я постучал по гипсу, на котором уже отпечатались мои похождения в виде клякс, пятен грязи и прочих не слишком опрятных разводов.

— Аббревиатура «КИТ» вам ни о чем не говорит, случайно?

Я аж чуть не подпрыгнул на стуле. Интересненький вопросик… Сразу вспомнился платок с вышивкой, который мы с Мухтаром нашли в крапиве в ходе мероприятий по факту убийства Ларионова. Я потом узнал у Тамары Ильиничны результаты экспертизы — кровь на платке оказалась той же группы, что и у потерпевшего. Скорее всего, преступник измазался в крови жертвы, обтерся платочком, а после выкинул его в бурьян, будучи уверенным, что его никто не найдет.

— «КИТ», говорите? — я задумчиво вертел бокал в пальцах, играл янтарной жидкостью по хрустальным стенкам сосуда, словно гурман, ждущий раскрытия букета благородного напитка.

Глава 11

— Китом на языке сидельцев называют вора-рецидивиста, если не ошибаюсь, — непринужденно проговорил я и отпил из бокала. — Других значений мне не известно.

— А еще — это некая вышивка на носовом платке, который вы нашли на месте преступления, — неожиданно заключил полковник.

— Да, припоминаю такое, — я отставил пустой бокал. — Там это, скорее всего — инициалы, а не аббревиатура. Не думал, что ваше ведомство интересуется обычными убийствами и в курсе таких мелких подробностей некоторых дел.

Честно говоря, если бы он не дал понять, что знает про платок, я бы ещё подумал, упоминать ли эту находку здесь.

— Бывает, что обычное убийство, Александр Александрович, становится совсем не обычным, — загадочно улыбнулся полковник. — Например, по нашим сведениям, в области имеется второй такой же случай. Очень похожий по способу совершения. Про убийство журналиста Владлена Афанасьевича Гребешкова вы слышали?

— Да… Совершенно случайно. Его племянник как раз заблудился в лесу, Мухтар его нашел, и я побеседовал с братом убитого журналиста. С отцом мальчишки, Семеном Афанасьевичем. Милый человек оказался, по крайней мере, на первый взгляд.

— Похвально… Так что же? Вы всё-таки усмотрели серию? Да? Официально — это разные дела, но… — полковник поднял палец вверх и сделал многозначительную паузу, — в такие совпадения я не верю.

— Я разговаривал со следователем местной прокуратуры, — поделился я. — Он отказывается видеть серию.

— Пусть пока так и будет, а у меня к вам просьба, Александр Александрович. Возьмите, пожалуйста, на негласный контроль ход расследования убийства Ларионова в Зарыбинске.

— Вы же понимаете, что контролировать я по должности не могу, тем более — это подследственность прокуратуры…

— Ну-ну, не прибедняйтесь, уверен, что вы найдете точки соприкосновения и с прокуратурой, и уж тем более с местным уголовным розыском. Не сомневаюсь, у вас получится. Мы со своей стороны тоже будем работать в этом направлении. Но сами понимаете, руки у нас несколько связаны, не наша компетенция, а вы там, на месте, близко и в гуще событий…

— Хорошо, я буду заниматься убийством Ларионова, даже больше, чем от того требуют мои прямые должностные обязанности. Есть у меня кое-какие мыслишки на этот счет. А позвольте спросить, почему вас это заинтересовало?

В ответе мне не отказали.

— Первое убийство было совершено месяц назад, — проговорил Илья Прокопьевич. — Жертва — журналист, а в недавнем прошлом журналист-международник. Товарищ Гребешков выезжал за пределы страны и, так скажем, был нашими глазами и ушами на территории идейных врагов… Но после анонимки даже мы не смогли прикрыть и отстоять Гребешкова, пришлось временно вернуть его на Родину, в Угледарск… Но… подчеркну, это было временно. Он должен был вернуться на международную арену, когда все уляжется. Однако вот не дожил, кто-то очень захотел его убить. Так захотел, что оставил на его теле десятки ножевых ранений. Понимаете, нам важно знать, связано ли как-то его убийство с сотрудничеством с нами, или это никакого отношения к его заграничным командировкам не имеет. Мы завели оперативно-поисковое дело, но… опять же, повторюсь, не наша стезя. Официально — одно уголовное дело расследует Зарыбинская прокуратура, а второе — Угледарская. Если вы сможете найти убийцу писателя Ларионова, готовь поспорить, он же окажется и убийцей журналиста Гребешкова. Кстати, убитые — однокурсники по институту.