— У нас в милисия никто не говорит так, — развел он руками.

— Как это? — опешил Михаил. — Субординация и все такое? У вас нет?

— Какой-такой субардинасия?

— Ну-у… Это когда кто-то главный, и всем приказывает, а ты всегда киваешь и соглашаешься, даже если он не прав и дурачок. Ну-у, это самое… начальник, короче.

— Насяльника знаю, — кивнул новобранец. — У нас чужой насальника не бывает. Папа насальника, брат насальника, сын сестры насяльника. У всех есть насяльника.

— Вам проще, — усмехнулись мы в голос с Баночкиным.

Поездку к вдове Миля пришлось чуть отложить, так как я решил сразу договориться с ремонтом служебной «копейки».

Тулуш, надо отдать ему должное, сам захотел расплатиться полностью за ремонт. Я сказал, что моя вина тоже есть, мол, пустил козла в огород, и настоял на несении расходов напополам.

Тулуш нехотя согласился, и сразу решил вложить свою материальную лепту в предстоящий ремонт. И сразу вытащил из рюкзака эту самую лепту. Я ожидал, что это будут деньги, но это оказался очередной сомнительный сверток.

— Это что? — с недоверием покачал я головой.

— Вяленый кобыл, — улыбался Тулуш. — Свежий… июнь еще бегал…

— Нет, брат, убери обратно, у нас такое не пройдет. У нас только деньги и водка в ходу за работу шаромыжникам.

— Деньга нет, — грустно вздохнул напарник. — Не заработать пока. Ксива нет, работа нет, деньга тоже нет…

— Ладно… Не заморачивайся, я, если что, расплачусь.

И мы поехали, наконец, к дому, где был убит писатель Ларионов.

— Жди здесь, — приказал я напарнику. — Ничего не трогай, никуда не лезь, понял?

— Таки тощна! — кивнул Тулуш.

— О-о… Молодец, — одобрительно хмыкнул я. — Учишься.

Я вошел в подъезд, а перед этим на всякий случай забрал ключи из замка зажигания, открыл капот и отключил массу, хотел еще колеса спустить, но не стал — потом накачивать долго.

Поднялся на нужный этаж и позвонил в дверь. Послышался шелест стариковских тапочек по линолеуму, потом скрежет замка, и в проеме показался слесарь Кузьмич. Как и положено пенсионеру — в трусах, майке и с газетой в руке.

— Сан Саныч? — округлил он на меня глаза, и газета бессильно опустилась.

— Привет, Кузьмич, чем занят? — подмигнул я.

— Все-таки в тюрьму меня забираешь? — сжал он губы.

— Да ты что? Мы же договорились. Денежки Ларионова ты вернул, в осмотр мы их вписали. Пометили, что обнаружили купюры в белье в шкафу. А я по делу пришел.

— Фу-ух… Спасибо… А я уж, грешным делом, подумал, что ты слово не держишь.

— Обижаешь, Кузьмич, я же вижу, что ты мужик неплохой, не ворюга…

— А много ты ворюг видел, такой молодой еще? — засомневался тот.

— Не поверишь, много, но сейчас не об этом разговор. Короче, ты, как слесарь, посоветуй-ка мне каких-нибудь шабашников. Бампер на «копейке» поправить и покрасить. Нужно сделать быстро, хорошо и недорого.

Кузьмич открыл было рот, но я тут же добавил:

— Знаю, такого не бывает, но надо. Есть такие знакомые?

— Еще как есть! — горячо заверил Кузьмич и поправил майку.

— Отлично, диктуй адрес…

— А ты уже на адресе, Сан Саныч. Перед тобой лучший жестянщик окраин Зарыбинска. Бампер сделаю, как новенький будет.

— О, это я удачно зашел… Сколько возьмешь?

— Обижаешь, Сан Саныч, тебе бесплатно…

— Да я заплачу, неудобно как-то. Ты назови сумму. Не стесняйся.

— Неудобно шубу в трусы заправлять, — похлопал по резинке семейников пенсионер. — А с тебя денег не возьму, и не возражай даже. Ты, считай, двоих человек спас, две жизни… Так что все бесплатно сделаю.

— Каких двоих? — опешил я.

— Ну как же? Меня и бабку. Я же говорил — у нее давление шкалит, как у перегретого котла паровозного. Ей чтобы жить — на меня орать и пар спускать надобно, иначе особливо хреново ей становится, до жути, никакие таблетки не помогают. А представь, если меня посадят, на ком дражайшая злость срывать будет? Дети разъехались, свекровь померла. Не выживет она без меня… как пить дать, скопытится через месяц, если не раньше. Так что, Сан Саныч, спас ты две грешные душеньки, за что тебе низкий поклон и ремонт бампера бесплатно.

— Ладно… Убедил. Когда подъехать можно?

— Ты на машине?

— Ну да…

— А пошли, к гаражу к моему подъедем, он тут же, во дворах. Я бампер сниму, и езжай восвояси пока, на все четыре милицейские стороны. Через три дня приезжай. Поставлю отремонтированный.

— Отлично…

Кузьмич оделся, и мы спустились вниз. Я подогнал машину к гаражу. Слесарь умело открутил бампер — ушли считанные минуты.

К нему из соседних гаражей тут же подвалили мужички — мол, Кузьмич, шабашка, глядим, намечается у тебя, угощай давай. Ведь взял же, паскудник, жидкую предоплату. А ну колись, взял же?

На что Кузьмич ответил:

— Дорогие друзья, идите в жопу! У меня не клиент это, а друг. Можно сказать, родственник. Следователь. Про него еще в газете писали, как он с собакой умеет разговаривать.

Мужички понимающие покивали, и как ветром их сдуло. Все же «следователь» и медвытрезвитель — понятия для некоторых очень близкие.

Вот так, без бампера, мы и доехали до дома по улице Карла Маркса. В этот раз я Тулуша взял с собой к вдове Миля, но массу на автомобиле отключил на всякий случай.

Вошли в подъезд. Сверху послышались голоса, почти крики. Скандалила женщина, а в ответ бубнил мужик.

— Плохой женщина, — вздохнул Тулуш, кивая вверх, на лестничный пролет, откуда доносились крики.

— Почему? — недоумевал я.

— Женщина — слушаться, а этот плохой женщина.

Мы поднялись выше, и оказалось, что скандалила как раз вдова Миля. Я это понял по распахнутой двери с номером нужной квартиры, из которой она высунулась наполовину и отчаянно жестикулировала.

Женщина не молодая и не старая, про таких говорят — в самом соку была только что. Ну а формы для этого сока у нее сохранились вполне себе видные. Этакая чуть увядающая светская-советская львица в шелковом халате и накрученной на бигуди головой.

— Не приходи больше! Я тебе сколько раз говорила! Не успела мужа похоронить, уже потянулись!

— Да кому ты рассказываешь? — шипел на нее неприятного вида мужик с родимым пятном на нижней челюсти справа. — Матвея ты никогда не любила! Жила с ним за достаток домашний, привыкла шиковать!

— Да пошел ты! И цветочки свои забери! Н-на!..

Женщина швырнула букет в мужика. Причем букетик был недешевый, из алых роз состоял, как минимум из пяти-семи.

— Ах так! — возмущался тип. — Фильку своего больше не приводи ко мне в секцию! Я его исключаю.

— Ребенок-то здесь при чем? Ирод…

— Слишком он похож на папашу, — зло хмыкнул субъект и поспешил вниз, а уже через плечо бросил еле слышно: — Такой же испорченный, привык, что все ему должны…

— Плохой человек, — кивнул ему вслед Тулуш. — У него глаза плохой, злой. Будто шайтан смотрит.

Я лишь пожал плечами, в любовных разборках лучше никогда не принимать участие, иначе, когда враждующие помирятся, то крайними вмиг назначат того, кто без всякого их разрешения вмешивался.

— А вы кто еще такие? — уперла руки в бока гражданка Миль, когда поклонник ее скрылся, а на том месте, где он скандалил, явились мы.

Я был без формы, а Тулуш и вовсе на интеллигента не похож. Как, впрочем, и на сантехника тоже.

— Ирина Тимофеевна? — я показал удостоверение. — Старший инспектор уголовного розыска лейтенант Морозов.

— Ой, извините! — прижала картинно к груди руки вдова. — Я не думала, что вы из милиции. Думала, человек с обезьянкой. Хи-хи!.. Ой! Еще раз извините, таких шуток вы, наверное, не понимаете? Я просто в театре работала, а там свой юмор, и обижаться на него не принято.

— Да мы не обиделись, — заверил я, скрывая накатившую улыбку.

— А ваш товарищ молчит… Видно, обиделся… — покачала головой и массивными золотыми сережками женщина.