Мухтар ринулся на звук, но я его осадил и придержал, а сам приготовился стрелять. «Локомотив» ворвался в коридор и заорал:

— Стоять, милиция, стреляю на хрен!

Я вышел из-за укрытия, опустив ствол и улыбнулся, глядя на Кулебякина с монтировкой над головой. Ну, чистый Чапаев с шашкой. Смелый и решительный, только усы поменьше и с проседью.

— Из чего вы собрались стрелять, Петр Петрович? Из железяки?

— Ф-ух! Морозов! Ядрёна сивуха! Ты⁈.. Ох… Слава богу…

— Ну а кто еще?

— Я думал, вас того… Самое… Ждал, ждал… Нет и нет, столько времени прошло — и ни слуху ни духу. Вот, взял у мужика из машины монтировку, пошел с боем на подмогу, так сказать…

— Спасибо, что не остались в стороне, А я уже грешным делом подумал, что вы боитесь.

— Кто трус? Ты что несешь, Морозов? Я не трус, я стратег! Вот!

— Понял свою ошибку, — улыбался я.

А про себя подумал, что всё-таки молодец у нас шеф, хоть и страшно ему было до чертиков, однако нас не бросил, стратегически мощно взломал дверь со стратегической монтировкой в руке.

— Так, а где же Трубецкой? — опустил железяку Петр Петрович.

— Тут он окопался, — кивнул я на комнату. — Но сейчас, как видите, нет дома. Надо выставлять засаду. Я пока покараулю с вашим пистолетом и с Мухтаром, а вы пригоните сюда оперативников. И дверь почините, чтобы незаметно было.

— Да как же ее теперь починишь, — сокрушенно вздохнул Кулебякин, перебирая в пальцах монтировку. — Проще новую сделать, но ее тоже нельзя…

Я поднял бровь, и шеф добавил:

— Увидит, гад.

После выставления засады я вернулся в отдел. Мария Антиповна обработала Мухтару лапу и наложила повязку. Но пес тут же содрал бинты зубами, стал зализывать рану, мол, не кисейная барышня, до свадьбы заживет и вообще, на мне заживает, как на собаке. Наш человек.

А я отправился в общагу. Ася, как и обещала, улетела на стальной птице с надписью «Аэрофлот» в Москву на стажировку, и теперь со спокойной совестью можно было покинуть ее гостеприимную квартиру. Благодарен, конечно, что приютила в трудные дни.

Я дал ей денег в дорогу. Девушка отказывалась, но я настоял — сунул ей в сумку две сотни рублей и заверил, что если будет возможность, то обязательно навещу ее в столице. Правда, возможности на горизонте видно не было — дел по горло, еще и Трубецкой объявился…

Что ж, пусть девчонка там без меня походит по магазинам, поест в ресторане. В общем, радуется жизни. Что-то мне подсказывало, что эти подаренные денежки Ася экономить не станет.

Нурик воспринял мое возвращение с радостью, сказал, что надо закупить продуктов и пивка взять. Без меня, как оказалось, он не особо шиковал, все больше у Василины питался, а сам не готовил.

Я и ему выдал деньжат и велел основательно затариться продуктами. Тот, схватив деньги, усвистал на рынок, а я прилег на кровать и уснул.

Нурик разбудил меня, вернулся с каким-то нарочитым шумом, как медведь, притаранив две авоськи продуктов. Довольный, показал мне добычу, перед тем как отнести в холодильник к Василине, и честно отдал сдачу. А потом засобирался куда-то…

— Что ты так наряжаешься? На ночь глядя… — с намёком спросил я его.

Тот нацепил кроссовки, новые джинсы и модную рубашку, посмотрел на меня и спросил:

— Мороз… а можно твой пиджачок замшевый взять погонять на вечер? На танцы иду…

— Бери, — кивнул я на шкаф. — С Василиной, что ли, на танцы-то идете?

— Один, — заговорщически шепнул Нурик. — Только ей ни слова-на… Лады?

И стоит, улыбается. Очень уж довольный заговорщик.

— Угу… Надоела «семейная» жизнь? Решил проветриться?

— Иногда надо отдыхать от своей женщины… — философски заметил сосед. — Сегодня в Зарыбинск приехали женские студенческие команды по волейболу. У меня товарищ в спорткомплексе работает. Сказал, что девчата на танцы в парк собираются.

— Спортсменки? У них же режим и все такое?

— Ха! Студентку режимом не удержишь, Мороз! Ты вообще был студентом? А-а! Не был, курсантом сразу стал. А я был… Слышь, а можно еще туфли твои надеть? Что-то кроссы не идут к пиджачку совсем.

— Малы будут, — проворчал я.

— И правда, — сокрушенно покачал головой Нурик, который, не дожидаясь разрешения, успел слазить в мои ботинки своей лапой. — И почему у тебя нога такая маленькая? Мне 44-й нужен. Эх…

— Вали уже на свои танцы, а то Василина сейчас явится, а ты в моем пиджаке.

— И что? — опешил он, не понимая, к чему тут пиджак.

— А то. Оба крайние будем.

Будто в подтверждение моих слов дверь захотела распахнуться, ухнула под напором, но уперлась в щеколду. Предусмотрительный у меня сосед — прежде чем прихорашиваться, заперся.

— Накаркал-на! — испуганно выдохнул Нурлан. — Щас батур мне оторвет! И тебе — за пиджак! Что делать, Мороз?

В дверь уже настойчиво стучали.

— Лезь под кровать! — скомандовал я.

— Точно! — Нурик нырнул в укрытие, а я, скрепя сердце, наблюдал, как он возит моим пиджаком по полу. Надеюсь, он тут хоть иногда убирался без меня, и под кроватью не слишком грязно.

Я открыл дверь. На пороге действительно стояла Василина.

— О! Саша! — расплылась в улыбке комендант. — Чо закрылся? Один? Ты в гости или как?

— Или как, — кивнул я. — Вернулся вот…

— Давно пора, — одобрила та, — а то у меня проверочки всякие бывают, а ну как соседи настучат, что жилец не проживает? И занимает койко-место. Меня взгреют, а тебя выселят.

Женщина вошла и огляделась.

— Вы что-то хотели, Василина Егоровна? — спросил я.

— Ты моего не видал? Вроде тут где-то бегал. Фигаро, кошки-матрешки!

— Нурлана?

— Конечно, Нурлана. А кого еще? Думаешь, у меня их целая гроздь? Один у меня, только этот недотепа узкоглазенький.

Последнюю фразу Василина проговорила не с укором, а даже с некоторой теплотой, что удивительно. Слыла она женщиной суровой, но вот же — растаяло неподступное сердце, растопил Нурик снежную королеву. Вернее, Снежную Бабу…

— Не видел, — изобразил я честный вид, и чуть перегородил проход к кровати, под которой сопел Нурик.

— А почему «Шипром» его несет? — недоверчиво поводила носом коменда.

— Так это я одолжил у него… — нашелся сразу ответ. — Мы же с ним как братья. Все считай общее. Как Чук и Гек.

— Ладно… Как увидишь, скажи этому Чуку, чтобы ко мне зашел, а то выселю, и поедет на свою Чукотку.

— Обязательно.

— Ой, чуть не забыла… Там тебя к телефону.

— Меня?

— Ну да… Спросили Морозова, я отгавкала просящего, как положено, ибо не хрен мне названивать, я не швейцар, — Василина снова включила суровость — по привычке это у неё очень легко получалось. — Но трубку не положила, сказала, чтобы ждал, и за тобой, как видишь, пришла. Все же ты у меня на особом счету, Александр.

И посмотрела на меня со значением. Наверное, газету про нас с Мухтаром видела.

— Спасибо.

Я заторопился к двери, намекая ей, что хотел бы всё же успеть переговорить по телефону.

— Пожалуйста, только скажи этому мужику, который звонит, чтобы больше не названивал. Чай не переговорный пункт и не почта.

— А вот этого, Василина Егоровна, я сделать не могу… Как-никак по службе могут вызвать срочно.

— Тю-ю… По службе! Какая служба? Ты с гипсом, Морозов!

Произнесла так, будто я мог это забыть.

— Настоящий милиционер всегда на службе, — подмигнул я, и мы вышли наконец в коридор, направились на вахту к телефону.

Но комендантша всё топталась на месте, только за дверь отдрейфовала.

— Хорошо сказал, — вздохнула Василина. — Вот бы моему Нурланчику такое привить…

— Так он же не милиционер.

— Ответственность ему привить, Саша, тридцать лет мужику, а в жопе детство играет. Эх… Вот и сейчас где-то шарошится. Пусть только попробует явиться поздно… Прибью…

Она погрозила пальцем в сторону нашей комнаты. Я же всё невзначай подталкивал её продвигаться по коридору.

— Он вам, наверное, цветы покупает, а вы наговариваете, — сказал я погромче, а Нурик под кроватью сдавленно и недовольно хмыкнул, но его услышал лишь я.