— А… Ну осенью я в отпуске буду, — удовлетворенно хмыкнул Федя. — Ну все… Спасибо, Морозов, и пока.

— Ключ гони.

Криворожский поморщился, но сейф открыл и вытащил оттуда ключ, протянул мне.

— Только ты давай, незаметно квартиру вскрывай, чтобы соседи не видели и потом не настучали. И Чингачгука своего проведи аккуратно.

— Будь спок, Федя… Он белке в глаз попадает. Уж в квартиру попадет.

Квартира — это конечно, громко сказано. Чудинов жил в непонятном помещении в цоколе двухэтажного старинного дома. Вход в его жилище был отдельный, что очень хорошо для нас. А окна были, очевидно, хронически поливаемы собаками.

Я сорвал бумажки с печатями на двери, отомкнул замок. Мы вошли внутрь. Маленькая комнатка, крошечная кухонька и непонятного вида санузел с раковиной и унитазом. Ни ванны, ни душа. Вот и всё.

Но надо отдать должное Чудинову — в квартирке порядок и чистота. Что не очень вязалось с тем неопрятным мясником, каким я его видел в гастрономе, да и потом, в камере. Будто он специально так от кого-то маскировался. Под неряху…

Я включил свет. Белый день на дворе, но солнце не достает до всех уголков квартиры через половинчатые, утопленные в землю оконца. Находишься будто в подземелье.

— Ищи, Тулуш, ищи, — скомандовал я.

— Что ищи? — чесал тот плоский, но широкий нос.

— Сам не знаю. Все подозрительное ищи. Что-то мы упустили. Обыск уже делали, но ничего интересного не нашли. Вот скажи мне, как следопыт… Куда бы ты спрятал что-то ценное?

— Э-э! Я в тайга скажу, тут не тайга.

— Ладно… Вот представь, что это и есть тайга. Вот это елка, — я показал на зеленую шторину. — А вот это пень.

Ткнул пальцем в сторону тумбы. Напарник закрыл на несколько секунд глаза, будто подгонял воображение под тайгу, а затем начал рыскать по комнате.

Минуты через три проговорил:

— Здесь пыль стерт, здесь — не стерт. Кто-то сюда лазить. Тута тайник. Тубаретка надо.

— Ага, — кивнул я, но за табуретом не пошел.

Я с моим ростом и так мог достать. Запустил руку на шкаф, пошарил там — и вытащил сверток. Старый, помятый, из плотной пожелтевшей бумаги.

Вытряхнул содержимое на стол на кухне — просто потому, что там было посветлее. Это оказались фотографии, какие-то блокноты, открытки. Снимки любительские — черно-белые и совсем старые. Подернуты белым хлопьями и сеткой морщин на эмульсии. На многих — сам Чудинов, на некоторых запечатлены студенты.

— Вот! — я ткнул в молоденького студентика. — Запомни его. Это подозреваемый, Степан Чудинов. Ищи фотки с его рожей. Все ищи… Особенно, где он не один. Нужно понять, с кем он общался кроме Миля.

Тулуш зарылся в карточках, а я стал разглядывать всё остальное, что лежало в том пакете: какие-то вырезки из журналов и прочие бумажки.

Среди них нашел конверт. Без адреса и адресата, пожелтевший и очень старый. Извлек из него сложенный вчетверо тетрадный листочек. Потрепанный, клеточки выцвели. В письме текст:

«Дорогой Стёпа! Прости, что так вышло. Я наделала глупостей, я не должна была от тебя уходить. Прости, я без тебя не могу. Давай сегодня встретимся в парке на той лавочке, где раньше сидели. В семь часов жду тебя. Твое солнышко…»

Ого… Любовное послание… Старое, еще явно студенческих времен. Получается, Степу бросила тогда девушка. Наверное, на него обращали внимание студентки. На фотографиях он совсем другой, не то, что сейчас, после отсидки за убийство с изнасилованием. Зона меняет людей, и внешне, и внутренне, уж мне ли не знать. Только человек со стержнем сохраняет «лицо».

— Нашел! — воскликнул Тулуш. — Вон какая карточка!

Я убрал письмо обратно в конверт и, сунув в карман, наклонился над находкой Тулуша.

Это была фотокарточка. Угледарский институт, его я узнал сразу. Видное и известное по местным меркам здание. А на крыльце студенты. И лица такие знакомые-знакомые. Пригляделся… Ба… Да это же Миль. В центре собственной персоной Матвей Исаакович, а рядом… а рядом убитые Гребешков и Ларионов. Их я знал по фотографиям из уголовных дел. Внешность тщательно запомнил. По Гребешкову пришлось в Угледарскую прокуратуру мотаться, там его фотокарточку раздобыл. Но не это самое интересное, а то, что еще в этой толпе друзей был сам Чудинов… молоденький стиляга. Даже не узнать гада.

— Молодец, Тулуш, ценная фотка. И сам скажи — что она нам доказывает?

— Что на ней покойники…

— Ну, это тоже, да, а что это нам дает?

— Вот этот следующий, — он ткнул в Чудинова. — Его убить следующий.

— Хм… — почесал я затылок. — Думаешь, Чудинова зарежут?

— Этот покойник, этот и этот, — Салчак потыкал пальцем в Ларионова, Миля и Гребешкова. — Ты говорил, тайга здесь. В тайге всегда так. Пока весь стаю не выбьют, охотник не успокоится. Иначе хищник вернется, мстить будет…

— А вот это кто? Стоит в сторонке чуть и косится на друзей? — я показал на студента, лица которого не видно. Оно чем-то заляпано. Будто кофе на него капнули.

— А вот и охотник, — кивнул Тулуш. — Стая пасет… следит…

Блин! Как жалко, что лица не видно! Сейчас и следов не найдешь, кто это. Больше тридцати лет прошло… Нужно поспрашивать однокурсников. Хотя все они на разных факультетах учились. Только Гребешков и Ларионов — на филологическом. Эх… Я, конечно, спрошу Чудинова, но тот вряд ли что скажет. Надо будет его письмецом пошантажировать немного. Раз он его хранит, значит, оно ему дорого.

— Помыть фотокарточка нада… — предложил Тулуш, ткнув в заляпанное лицо.

— Сдурел? Она же старая и расползется… Хотя — ты прав. Есть у нас специалист. Загоруйко может помочь. Он отмоет или восстановит изображение. Он у нас умный, почти как ты, брат. Поехали…

Мы сели в машину, когда затрещала рация. Дежурный запрашивал наружный наряд вневедомственной охраны.

— Пятнадцатый, как слышно? Прием! — сухо скрежетала радиостанция голосом Баночкина.

— Слушает пятнадцатый! — ответил наряд.

— Зеленая 20, проедь, там жильцы сумасшедшую бабку поймали, проследи, чтобы не прибили до приезда участкового.

— Понял, проеду. Буйная, что ли?

— Да нет. Всем соседям антенные кабеля перерезала на чердаке, а сегодня Динамо с ЦСКА играют. Как бы мужики не зашибли ее…

— Принял, выезжаю, — прошипела рация.

Я тоже завёл двигатель.

Глава 20

Мы вернулись в отдел. Там уже поджидал меня Серый, он выгуливал Мухтара по внутреннему дворику и бросал ему палку. Пес с пацанским восторгом бегал за ней и с урчанием грыз деревягу, когда удавалось поймать ее на лету.

— Привет! — завидев меня, Мухтар и парень кинулись ко мне с почти одинаковым рвением.

— Здорово! — я пожал руку Серому. — Где пропадал?

— Да к сеструхе в лагерь ездил. Погостил несколько дней. Я же тебя предупреждал!

— Да, точно… Закрутился совсем на новой должности, подзабыл… еще вот молодого натаскиваю, — я кивнул на Тулуша за моей спиной.

— Ого… — восхищенно проговорил Серый, разглядывая Салчака. — А он лук мне сделает? А стрелы?

— Он не индеец, он такой же советский человек, Андрей. Ладно… Вы тут погуляйте пока, а мне нужно поработать.

«Индеец», Серый и Пес принялись во что-то играть, а я направился в КПЗ.

Взял ключи от подвала в дежурке на гвоздике и спустился туда. Миновав основную железную дверь, очутился в коридоре «подземелья».

— Открой Чудинова, — приказал я постовому сержанту Юсупову.

Худосочный Женя поздоровался, но как-то сразу отвел глаза. Видимо, думал, что я спрошу его, как он тогда прописал по почкам задержанному. Но такие деликатные моменты не спрашивают, тем более, его мать мне уже все поведала. Мне даже она показалась смелее, чем сын. Брошенный в окно кирпич никак ее не напугал — а этот нас вызвал. И в кого Женя такой пугливый? Без отца рос…

Сержант отомкнул камеру, я вошел и велел закрыть за мной дверь.

— А… Начальник… — Чудинов развалился на нарах и не вставал. — Когда меня выпустят? Если есть что — предъявляй, а нет — выпускай. Я тут не мартышка в зоопарке. Между прочим, в гастрономе мясо тухнет без рубщика.